Юрий Буйда

 

Юкио Цурукава был русским японцем с Сахалина. Окончив целлюлозно-бумажный техникум, он приехал в наш городок и стал мастером на бумажной фабрике. В паспорте он был записан как Юкио Тоямович, но жители городка звали его Юрием Толяновичем. Впервые увидев его, старуха Граммофониха подозрительно поинтересовалась: «Сынок, уж не яврей ли ты?» Прозвище ему дали — Самурай, хотя сам Юкио всячески открещивался: «Мой отец бухгалтер, а мать учительница. Какой самурай!» О японском его происхождении напоминала разве что висевшая рядом с зеркалом офуда — ромбовидно сложенный лист бумаги с иероглифами, изображавшими имя владычицы небес — богини Аматэрасу-о-миками.

На фабрике он и познакомился с Лидой Кортуновой, девушкой красивой и бойкой. Вскоре поженились и получили квартиру на Семерке. Едва у Лиды обозначился живот, Юкио поставил во дворе качели для будущего ребенка. Весной он каждый день вытаскивал жену из дома, чтобы полюбоваться цветущей вишней, а осенними вечерами, бережно усадив в мотоциклетную коляску, вывозил на Детдомовские озера, где они молча сидели час-другой, глядя на отражение луны в воде. «Зачем?» — недоумевала Лида. — Зад мерзнет». — «Чтобы ребенок был красив и умен», — отвечал Юкио. И читал ей стихи:

О, как светла,

о, как светла, светла,

о, как светла, светла, светла,

о, как светла луна.

— Это японская луна, — задумчиво сказала Лида. — Про нашу так не скажешь…

У Лиды случился выкидыш. Она плакала днем и ночью, а Юкио сидел под падающим снегом на качелях и курил папиросу за папиросой.

— У нас с тобой разные крови, — сказала Лида. — У меня православная, а у тебя чужая.

— Если хочешь, я крещусь, — предложил муж. — Не больно.

Лида с сомнением покачала головой.

— Ты даже сны чужие видишь.

— Откуда тебе знать? — удивился Юкио.

— Бога не обманешь.

После второго выкидыша Лида запила и стала путаться с мужчинами.

Юкио поехал в Кибартай и крестился.

Вернувшись, он застал Лиду в кухне с шалым алкоголиком Ванятой по прозвищу Вонь.

— Пшел вон! — закричала Лида, едва Юкио переступил порог. — С кем хочу — с тем и ебусь! Зато он моей крови!

Юкио вышел во двор и сел на качели. Шел снег — тихий, как сон. Все спящие одной крови, подумал Юкио.

Утром, когда пропела долгопоющая птица петух, Лида вышла во двор и обнаружила мужа мертвым — у него остановилось сердце.

Качели раскачивались в две руки — с одной стороны их толкал, наверное, Иисус Христос, с другой — Аматэрасу-о-миками, владычица японского неба.

Светила луна, шел снег, была Россия.

Скрип-скрип-скрип…